Цвет дали - Страница 55

Уши Лалито дрогнули, когда мягкий упрек энкара дошел до нее.

— Без сомнения, эн.

— Благодарю тебя за то, что ты дала этому неопытному существу еще один шанс, кене. Анито и я присмотрим, чтобы на этот раз она оправдала доверие.

Сказав это, Укатонен важно помахал Иирин.

— Сегодня будешь работать со мной.

Иирин от удивления вспыхнула зеленым и кивнула. Укатонен указал, куда идти, и все втроем двинулись в путь.

Джуна взяла протянутую Укатоненом мотыгу и стала ждать указаний.

— Копай вот так, — сказал он и начал стучать по затвердевшей земле до тех пор, пока поверхностная корка не треснула и мотыга не воткнулась в более мягкий слой. Потом Укатонен стал разбивать крупные комья и рыхлить обнажившуюся влажную почву.

Джуне сразу полегчало. Все было похоже на то, что они делали дома, когда готовили грядки в огороде. Наконец-то работа, которая ей по плечу! Она схватила мотыгу и принялась рыхлить землю, счастливая уже тем, что делает нечто, в чем хоть как-то разбирается.

После отупляющего труда, которым она занималась последние полторы недели, работа с Анито и Укатоненом была огромным облегчением. Они рыхлили почву или высаживали семена только при густой облачности или во время дождя, так что частенько можно было делать перерывы. При ясной погоде они занимались сбором гниющей листвы в лесу, а иногда — морских водорослей на прибрежных пляжах. Ноша, которую таскала теперь Джуна, была не тяжелее ноши туземцев; отдыхала она тоже с ними. Водоросли и листва складывались в высокие курящиеся паром кучи компоста или разбрасывались по вспаханной земле, чтобы предотвратить снос плодородного слоя с лишенных растительности земель во время ливней. Джуна поражалась успехам жителей деревни. Вскоре на засеянных землях уже показались зеленые ростки. Джуна улыбалась этим нежным всходам и еще охотнее сгибалась над своей работой.

Анито остановилась, чтобы сделать глоток воды. Она смотрела, как быстро и упорно возделывает почву ее атва.

— Хорошо работаешь, — сказала она Иирин.

— Я делала это и раньше, — ответила та. — Мои… — Иирин остановилась, подыскивая слово. — Люди, которые дали мне жизнь, занимались этим часто.

Потом они работали молча, пока не вспахали участок длиной в рост взрослого тенду.

— Отдыхайте, — сказал Укатонен. — Я схожу за листьями и компостом.

Анито и Иирин присели на корточки около обработанного участка.

— Я теперь не работаю для деревни? — спросила Иирин.

Анито покачала головой.

— Ты работаешь для деревни, но мы учим тебя.

— И как долго вы будете учить меня?

— Пока Укатонен не скажет, что ты обучилась.

— Мне не нравится работать на деревню. Я очень медленно учусь.

— Это хорошо, — ответила Анито. — Учишься медленно, работаешь усердно.

— Я стараюсь. Хорошо, что умею копать. Я люблю, когда хорошо.

— Ты и раньше работала хорошо, учителя были плохие. Не могла делать то, что давали. Ты плохо знать пахнуть.

Рот Иирин растянулся в гримасе, и она понюхала свою руку.

— Я пахнуть отлично, — сказала она и издала тот странный задыхающийся звук, который означал, что она смеется. И по спине пробежала рябь смеха.

Анито ошеломленно поглядела на нее. Она вдруг поняла, что тварь только что пошутила. Шутка была так себе, но Анито поразило то, что та вообще умеет шутить. И она присоединилась к смеху Иирин. Именно в это мгновение, как потом поняла Анито, она стала смотреть на Иирин как на личность.

И тут из леса вышел Укатонен с тинкой. Оба несли корзины с компостом. Иирин вскочила и помогла тинке снять корзину.

На коже Укатонена проступили тона удивления и недовольства. Он, разумеется, ожидал, что Иирин поможет ему, а не тинке. Анито тоже была поражена. Укатонен был энкар, а тинка — просто тинка, которым командуют все кому не лень.

Анито встала.

— Я прошу прощения за Иирин, эн, — сказала она. — Она не слишком умна.

— Я привык думать о ней так, будто она — бейми. Она учится быстро, а поэтому я все забываю, что она не тенду.

Иирин и тинка опрокинули корзину. Иирин поблагодарила тинку и начала разбрасывать компост. Уши Укатонена от удивления широко распахнулись.

— Она что — дает тинке знать, что готова принять ухаживание? Но в этом же нет никакого смысла…

Поведение Иирин поразило и Анито.

— Не знаю, что она делает, эн. Думаю, что и она этого не знает.

Анито чирикнула, чтобы привлечь внимание Иирин. Когда та подняла на нее глаза, Анито сказала:

— Не разговаривать с тинка. Поняла?

— Почему? — спросила Иирин. Она казалась очень удивленной.

— Потому что плохо. Могут быть неприятности.

— Не поняла. Почему не говорить с тинкой!

— Тинка не для разговоров. Тинка для работы. Ты говорить с тинка, они… — Анито замолчала. Слов для беседы о шинках в том упрощенном языке, который понимала Иирин, не было. Не удалось же раньше ей объяснить, что такое атва. — Трудно сказать. Будешь говорить с тинкой, будут неприятности. Не делать. Поняла?

Мгновенная вспышка гнева окрасила кожу Иирин в алый цвет.

— Я поняла! — И, вонзив мотыгу в землю, будто это было копье, она яростно начала копать.

Вечером следующего дня Лалито и старейшины деревни собрались, чтобы отметить быстрое продвижение фронта работ. Больше половины выжженной земли было уже засеяно, и старейшины казались весьма довольными собой. Первые ростки уже пробили себе дорогу сквозь почву и покров листвы и потянулись вверх. На некоторых участках они уже вытянулись Анито по грудь.

Конечно, потребуется целая жизнь, чтобы лес пришел в гармонию со всем своим окружением. И еще одна жизнь, чтобы никто не смог сказать, что тут когда-то был лесной пожар. И все же растения пошли, они удержат на месте и почву, и питательные вещества, так что старейшины считали, что необходимо отметить второе рождение леса. Кто-то принес миску халрина, которую тут же пустили по кругу. Старейшины расхваливали силу своих бейми, щедрость соседей, собственный ум и, конечно, мудрое решение Укатонена. Потом принялись хвалиться объемом и трудностью проделанной работы. У Анито рот горел от халрина, голова кружилась, но, несмотря на наркотик, она чувствовала, что в ней поднимается негодование. Она и ее атва сделали втрое больше любого из жителей деревни! Она сидела и мрачнела, все больше распаляя себя по мере того, как похвальба деревенских становилась несноснее.